В столетнюю историю отечественной гражданской авиации, юбилей которой отмечается на этой неделе, отдельной строкой войдет и спасение десяти человек после падения Ан-2 за Полярным кругом зимой 2023 года. Люди выжили в том числе благодаря двум братьям-школьникам из поселка Каратайка, Ненецкий автономный округ. Спецкор газеты ВЗГЛЯД пообщался с главными героями этой истории.

– Пойдем в кино, раз Каратайка не принимает? – предлагает Наталья Рочева, глава отделения Российского Красного Креста в НАО. – Вот, «Иван-Царевич и серый волк».

– А на «Чебурашке» были уже?

– На «Чебурашку» в городе билетов нет. На несколько недель, – говорит 11-летний Илья Хатанзейский, выныривая из новенького телефона. То есть досконально изучив билетный вопрос.

Город – это Нарьян-Мар, столица Ненецкого автономного округа. Самого малонаселенного региона России, 44 тысячи человек. Дело происходит в аэропорту, где Хатанзейские – Илья, его брат Александр четырнадцати лет и их мама Алена Андреевна – третье утро подряд пытаются улететь из Нарьян-Мара к себе, в поселок Каратайка.

В понедельник ждали погоды битых три часа против расписания; отмена. Во вторник все шло штатно: регистрация, досмотр, вот-вот уже посадка – и отмена уже на выходе. Зато в среду – перед мультфильмом, стало быть – пассажиров даже ждать не заставили: сразу известили, что погоды нет и сегодня не будет. Как и в предыдущих случаях.

– Север, – говорит Александр. – Вроде все на небе нормально, потом сразу плохо. Может быть, надолго.

– На дни, и неделями тоже бывает, – уточняет Наталья Рочева. – Погода здесь управляет всем.

– Улетим когда-нибудь, – говорит Алена Андреевна.

– Главное, чтобы не как в прошлый раз, – надеется Илья. – Нам не очень понравилось.

* * *

Прошлый раз был за полторы недели до «Ивана-царевича» вместо вылета. Ан-2, который должен был сесть в Каратайке по дороге из Усть-Кары в Нарьян-Мар, упал в тундре. Двое погибших, пассажирка и второй пилот. Десять выживших, состояние – от ушибов до тяжелого. Вокруг упавшего самолета – тоже одно сплошное Заполярье: сугробы, кусты и прочая пересеченная местность.

– И еще туман, – добавляет Валерий Остапчук, гендиректор ОАО «Нарьян-Марский объединенный авиаотряд». – Внезапный туман. Видимость – двести метров.

То есть в условиях полярной ночи – грубо говоря, пока не упрешься в самолет, людей не найдешь.

Ну и еще несколько условий задачи. Отыскать огнетушитель, чтобы потушить пожар в кабине и двигателе. Поймать в тундре связь. Помочь переломанным пассажирам выбраться из самолета, потому что может рвануть, и разместиться на снегу – да так, чтобы не замерзнуть. Ну и постоянно заботиться о том, чтобы пережившие катастрофу не умерли. От кровопотери, от болевого шока, от холода. В общем, от всего вместе.

Именно это, помимо всего прочего, и сделали Александр и Илья Хатанзейские. Не без помощи взрослых, как же без этого, но все-таки – в первую очередь именно они спасли выживших. Восьмиклассник и пятиклассник, ученики школы поселка Каратайка – от места аварии напрямую десять километров, а если снегоходом, то пятнадцать. Хотя ни бежать, ни ехать на помощь им не пришлось: Саша и Илья – пассажиры того самого самолета.

* * *

«В связи с организацией на озере Качгорт аэродрома авиации Окрисполкома пешеходное движение и проезд на лошадях через аэродром категорически воспрещается», – сообщает, собственно, исполком Ненецкого национального округа, ныне НАО, в газете «Няръяна Вындер» («Красный тундровик»), январь 1936 года. «Пешеходное движение и проезд на лошадях должны производиться за границей аэродрома, обсаженной елками».

Качгорт теперь – район Нарьян-Мара. И аэропорт почти сорок лет в другом месте – ни пешеходов, ни лошадей, ни елок: не сказать, чтобы современный, зато безупречно теплый и с отменной столовой. Авиация же – как была, так и остается главной в регионе, где с запада на восток, вдоль по Арктике – 950 км. «Расстояние Нарьян-Мар – Каратайка 363 км», подсказывает навигатор. И предупреждает: «Маршрутов не найдено».

То есть по земле от города до поселка – никак. Либо самолетом часа три, либо вертолет, но побыстрее. Зависит от погоды и количества пассажиров. Летают «Аны» либо вертолеты «Ми» Нарьян-Марского авиаотряда с кодом рейсов «НЯ» – как и в большинство поселков Ненецкого АО. До Каратайки «НЯ» идут по понедельникам и средам. Иногда – по два борта в день, если набирается должное число пассажиров. В ту же Каратайку, например, либо до соседней Усть-Кары, что еще на час лета к востоку.

В тот понедельник, когда Алена Андреевна ждала рейс, как раз летели два «Ана».

– Я встречала Сашу и Илью в аэропорту, собаку взяла. Они в Усть-Каре у родни отдыхали, в школу к нам возвращались, – говорит мама. – Вижу сильный туман. Самолеты шли один за другим. Один сел. А вот второй прошел мимо полосы и опять набрал высоту. Я его видела через темноту – огни, гул, движение в тумане... Но на секунду только. Потом даже красного огонька на крыле уже не видно было, такой туман шел.

Ее дети, Илья и Александр Хатанзейские как раз летели в этом, втором самолете.

Алена Андреевна, мама Саши и Ильи Хатанзейских. Фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД

* * *

– Дай скажу вам, – говорит Михаил Янгасов, пассажир Ан-2. Михаил из НАО, работает по соседству – в Коми под Воркутой. Профессия – наследственная, «как у отца и дальше»: оленевод. Янгасову под сорок, летел из Усть-Кары в Нарьян-Мар на лечение.

– Дай скажу вам, – говорит Михаил. – До Каратайки погода хорошая была, около часа хорошо летели. Потом сразу хуже стало, как включили что-то в погоде. Или выключили.

– Земли вообще не было видно, потому что туман такой, – оценивает Илья Хатанзейский. – К Каратайке подлетали, вообще никаких огней не смогли увидеть – ни от аэропорта, ни от поселка. Необычно немножко было.

– Он попытался сесть – не получилось. Тряхнуло только сильно, – вспоминает Александр Хатанзейский. – Кругами пролетел над полосой – раз или два – и ушел дальше. На запасной.

До запасной полосы в поселке Варандей – где-то полчаса, не больше.

– Когда над Каратайкой мы закружили, я сначала испугался. Думал, что падаем, – говорит Илья. – Потом гляжу – все себя хорошо вокруг чувствуют. Кто спит, кто в телефонах сидит. Ну и я успокоился. Минут на десять заснул даже. Пока все-таки не упали.

До Варандея, как говорят в авиаотряде, борт не дотянул минут пятнадцать-двадцать.

* * *

– Мотор [после Каратайки и до падения] как-то не так звучал, – говорит Андрей Хатанзейский. Саше и Илье он не родственник: «У нас фамилии родовые просто – Выучейские, Хатанзейские, Тайбареи...» Андрей и его девушка летели в Нарьян-Мар – там педколледж, куда после армии Хатанзейский пошел учиться прикладной информатике, «ну на программиста типа».

– В какой-то момент я в окно глянул – и услышал, как мотор выключается, – вспоминает Андрей. – Мы начали падать. В тундру, просто голо все. Сугробы большие такие, что кусты скрыли. Кто спал, кто что делал – меня толком никто не услышал. А я успел крикнуть «Падайте, группируйтесь».

– Очнулся, когда уже все упали, – говорит Михаил Янгасов. – Я валяюсь, чувствую, что меня по щекам бьет кто-то. Может, минут десять провалялся максимум. С хвоста справа сидел. Потом оказалось, контузия была. У меня голова кругом. Рука – думал, сломана, но просто ушиб. Серьезный, но ушиб.

– В сугробы упали рядом с речкой, – говорит Саша. – Удар смягчился, не улетели в овраг. Улетели бы туда – хуже было бы, наверное.

– Мы упали, я проснулся, – говорит Илья. – Звон в ушах – подумал, что от тишины. Когда на вертолетах летаешь – громко все, ничего не слышно. А тут самолет – и так-то летит тихо, а тут тишина совсем. Что мне голову повредило, уже после узнал, в амбулатории... Гляжу вперед – кабина горит.

* * *

Огнетушитель нашел Саша Хатанзейский. Ну, как нашел:

– Я посмотрел на него, еще когда мы зашли в самолет. Даже по дороге читал состав, что там внутри... Не, вообще не предчувствие никакое. Всегда смотрю, где огнетушитель, где выход. Нас так в школе учат по ОБЖ.

– И где висел?

– В хвосте, как положено, – отвечает Саша. – Андрей был около кабины – там, где пилот и пассажирка погибли. Я огнетушитель снял, ему передал. Завал был между нами – все перекорежено было, стекла разбились. Андрей, как с дверью мы разобрались, ближе к пилотской кабине оказался, ему удобнее тушить.

– Как упали, так стали потихоньку выкарабкиваться – кто как мог, – говорит Андрей Хатанзейский – Пацаны, Саша и Илья, открыли заднюю дверь, я помогал, говорил, куда и что. Потом я им сказал: «Выносите людей потихоньку, а я пойду пилотов проверю». Старший парнишка разыскал огнетушитель, дает мне. Я гляжу – кабина горит.

В армии Андрей Хатанзейский служил в пожарном расчете:

– Потушил пламя, огнетушителя хватило. У правого пилота ноги горели. Думали, сможем ему помочь. Смотрю – а у него рот так открыт, что понятно: все. Вытащили сначала его, потом того, кто слева – командира, ведь слева командир сидит? Его заклинило, прищемило сильно в кабине, поэтому пришлось сначала мертвого пилота из кабины выносить, чтобы нормально вытащить. У живого летчика – сильное кровотечение. Мы ему говорим: «Потерпи немножко, сейчас дергать будем, у тебя ноги прижаты, больно будет...»

– Пилот в сознании был, кровь течет, а он все устроить пытался, – говорит Илья. – Пытался показать, где аптечка лежит, а где ракетница – чтобы сигнал подать в ночи: «Мы там-то, то есть мы вот здесь». Аптечку искали, хотели кровь остановить пилоту и остальных в чувство приводить. Ни ракетницу не нашли, ни аптечку.

* * *

– Вероятность, что в ночи, в тумане мы смогли бы увидеть ракету... – задумывается Яков Усачев, глава Юшарского сельсовета. – Не факт, совсем не факт. Плотно было по туману, и снег в глаза, в фары снегоходов нам шел...

Сельсовет – это собственно Каратайка, что на материке, и один поселок на острове Вайгач в Баренцевом море. На круг – человек семьсот максимум. Собственно в Каратайке – полтысячи. Промысел – олени и рыба. Три продуктовых магазина. Школа-девятилетка с интернатом для детей оленеводов, детский сад, где работает Алена Андреевна, амбулатория и дом культуры.

Выборы в Юшарском сельсовете – прямые. Усачев – глава новенький, избрался в прошлом году: 110 голосов, у соперника 66. Поселковую спасательную экспедицию к самолету – пятнадцать снегоходов, столько же километров до места катастрофы – Яков возглавил сам.

До возвращения в родную Каратайку Яков Усачев служил в Нарьян-Маре в Росгвардии. Искренне надеется, что «то, с чем мы столкнулись», – первый и последний случай в его не только муниципальной, но и офицерской биографии.

– Сориентироваться, чтобы выпустить ракету по направлению нашего движения – при том, что ты не знаешь, откуда к тебе едут, – невозможно же, – уверен Яков Усачев. – Если в самом начале, когда мы из поселка выезжали, тогда шанс был. Но как тут подгадать....

– Всмятку все [в самолете] было, в крови все, – говорит Александр. – И потом, люди раненые, состояние у многих тяжелое. Или ракетницу искать – или связь поскорее, чтобы нас нашли.

А связи около самолета, понятно, не было.

* * *

Зато связь нашлась на самом самолете. В прямом смысле: если по крылу забраться на фюзеляж упавшего Ан-2 и вытянуть руку с телефоном повыше.

– Сначала на Ан залез я, – говорит Саша. – Словил связь и позвонил на 112. Мне стали звонить на мой телефон спасатели – МЧС [в Нарьян-Маре], и Архангельск, и даже, кажется, Москва. Прерывалось, конечно, но перезванивали. Ветер был, но потихоньку было слышно, что оттуда из телефона говорят. И нас с Андреем там слышали.

Главное, что удалось узнать спасателям, – это координаты. По картам, скачанным в телефон Саши и работающим без интернета. Сеть в родной Каратайке – только в администрации, подключения к мобильному интернету поселок ждет, но пока его нет. Привязаться к телефонному сигналу можно, если есть приложение с картами. У Александра Хатанзейского оно было. Видимо, тоже уроки ОБЖ.

– Самолет неглубоко в снег ушел, – вспоминает Илья. – Передними лыжами только, а задняя на воздухе торчала. Можно было поискать связь, ходя по фюзеляжу. Ребята нашли.

– Я на звонки отвечал, потом Андрей, – говорит Саша. – Он попозже забрался на самолет. Не понимаю, как вообще он это сделал.

– Я, похоже, позже всех заметил, что со мной чего-то не то, – говорит Андрей Хатанзейский, в очередной раз поудобнее устраивая ногу в инвалидной коляске: перелом, причем сложный. – Мы – Илюха на земле, а я и Саня с самолета – еще с людьми разговаривали, которые вокруг лежали. Чтобы постоянно отвечали люди – рассказывали, как они, что болит, где болит. Ну и просто же говорить надо, чтобы на морозе не заснули. Никто на тундру не одевался же, все по-легкому. Один [пассажир] лежал на снегу прямо. Я кинул шапку свою с самолета, девушке своей – мы вместе летели же – говорю: «Продень ему хотя бы руки в шапку, чтобы не мерзли». Она плачет: «Не могу, у меня рука сломана, больно очень». Тут-то я почувствовал, что у меня самого нога защипала. Открыл штанину, вижу – кость выпирает, кровь идет. Ну тут-то я прямо на самолет и присел...

Андрей Хатанзейский. Фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД

До того Андрей и Саша успели рассказать спасателям – пожалуй, все, что знали. И что можно было увидеть вокруг с самолета:

– Что мы упали, сколько нас тут лежит, кто в сознании, кто нет, – перечисляет Андрей. – Спрашивал еще маленькие нюансы – как остановить кровь. У пилота-командира очень сильно кровь шла, мы не могли остановить. Нам подсказали, что нужно приложить больше ткани и чуть-чуть передавить. Илья и Миша-оленевод все сделали, шарфы какие-то в сумках нашли, футболки – багаж ведь вместе с нами летает... В приложении у Саши были координаты – широта, долгота; я спасателям сказал. Вторым звонком позвонил к себе в поселок Усть-Кару, чтобы они дали знать в Каратайку и чтобы оттуда выезжали за нами. Если могут, конечно, выехать.

Был и еще один звонок, входящий.

– В аэропорту мне сказали, что самолет ушел на Варандей, – вспоминает Алена Андреевна, мама Ильи и Саши. – Это недолго, от нас полчаса самое большое. Пошла на работу – я младший воспитатель в детском саду, нянечка. Оттуда позвонила Саше – узнать, что да как. Слышу, голос не его: «Мы разбились. У нас самолет упал, вызываем спасателей».

– Я их маме ответил, да, – подтверждает Андрей. – У меня телефон был, там двигаться не стоило, чтобы Сане передавать – вдруг опять связь пропадет.

– Я в себя пришла быстро, – говорит Алена Андреевна. – Ближе к шести часам, когда всех в амбулаторию в Каратайке привезли. Часа два, может, три прошло.

– После мамы малых опять позвонил МЧСник, – говорит Андрей. – Сказал, что за нами готовы вылететь два вертолета [со спасателями].

Готовность – безусловно, была. А вылетов в тот понедельник так и не было.

* * *

– На любом летательном аппарате есть радиомаяк, – напоминает Юрий Бездудный, глава Ненецкого автономного округа. – При столкновении с землей он сообщает на 112: «вот случилось, вот координаты, дальше разбирайтесь сами».

Координаты показывают: самолет – в десяти километрах от поселка Каратайка. Время – три часа дня, что здешней зимой означает глубокую полярную ночь. До Нарьян-Мара – мы помним, 363 км. Ближайший пункт МЧС – в Воркуте, что в Коми. Это двести километров с лишним. На пункте – полный комплект спасателей и медиков, оснащение и шестиколесные вездеходы на огромных колесах; называются «трэколы».

Трэколам по большому счету плевать, есть ли дорога или нет. Особенно если что-то подобное есть. Например, направление – как определяет имеющийся зимник глава Каратайки Яков Усачев: «Годится для того, чтобы до Воркуты от нас на снегоходах доехать – за продуктами или топливом, например. Но много на снегоходах и не привезешь».

Воркутинские трэколы, подчеркивает Юрий Бездудный, были тут же предложены Владимиром Уйбой, его коллегой в Коми:

– Владимир Викторович сказал: «Готов сейчас же посадить врачей – реаниматолога, травматолога, хирурга – в один трэкол. Но боюсь отправлять их одних, поэтому пошлю еще трэкол со спасателями». Мы тем временем подняли медицинские карты, у кого смогли – у пилота, например. Так что врачи из Воркуты выехали с набором крови нужных групп. С набором медикаментов. С пусть и походным, но оборудованием.

Трэколы вышли сразу же. Двести километров до Каратайки – четырнадцать часов пути.

– А что вертолеты, Юрий Васильевич? Ваши, нарьян-марские, со спасателями и врачами?

– И те, и другие уже были в двух вертолетах на аэродроме, – говорит Бездудный. – Все было. Погоды не было в Каратайке. Вообще.

– Погода в тот день – туман, изморозь, – дает справку с места Яков Усачев. – Ледяной туман. За день до всего температура под минус сорок, а когда случилось, было уже минус пятнадцать. Очень сильно поднялась температура. Резко пошел снег, когда самолеты полетели из Усть-Кары в нашу сторону. И вот туман ледяной. Действительно, неожиданный. Это Север.

Авиакатастрофу, разумеется, расследует комиссия – МАК, Росавиация, Следком. В ожидании результатов в НАО полагают, что причиной стало «непреднамеренное попадание в непрогнозируемое сильное обледенение». В любом случае популярная в Заполярье заметка фенолога – «Точную погоду на сегодня можно узнать только завтра» – бытует здесь едва ли не с зарождения полярной авиации: Амдерма, Вайгач и другие, еще со времен Михаила Водопьянова знаменитые маршруты – все это здесь, в Ненецком АО.

Отсюда – специфические навыки пилотов нынешних. Умение эвакуировать человека на зависший над кораблем вертолет в шторм на Северном Ледовитом океане – для вертолетчиков Нарьян-Марского авиаотряда что-то вроде подтверждения квалификации, пусть и на высокий разряд. Найти наглухо пропавшего в тундре – просто будни. Не говоря о том, чтобы отыскать там неподвижный самолет – пусть и полярной ночью в тумане. Командир отряда Валерий Остапчук еще в 1994-м – «за мужество и отвагу, проявленные при спасении людей с теплохода «Яхрома», потерпевшего бедствие в Баренцевом море» – получил орден Мужества. Став одним из первых, а точнее – вторым его кавалером. Вместе с другим пилотом из Нарьян-Мара.

Для того чтобы такие летчики с такими спасателями куда-то не вылетели, погоде надо было очень сильно постараться.

– Видимость двести метров, ночь, туман, обледенение, – напоминает совокупность основных вводных Юрий Бездудный. – Вылет не разрешен. Звонит Росавиация, подчеркивает: ни в коем случае не лететь, погубите и людей, и машины. В вертолетах – два лучших пилота нашего авиаотряда: «Полетим, долетим». «Куда лететь», говорят им. «Там категорически нельзя – на подлете обледенеете и упадете...»

Позднее – из очередных завтрашних сводок на сегодня – стало понятно, что Росавиация кругом права. С океана вновь пошел туман, абсолютная влажность. Температура в Каратайке и окрестностях при этом – уже не минус пятнадцать, а под минус двадцать. В ближайшие часы – до минус двадцати семи.

– И если не дай бог, то они замерзают в десяти километрах от поселка, – говорит Бездудный. – Потому что тундра, снег. И никого.

* * *

– Влажность была большая. Мороз – ну да, чувствовался. И ветер еще пошел, – говорит Андрей Хатанзейский. – Все замерзли очень. Согреться было нечем. Начали сумки проверять, где что лежит. А что там – футболки да майки. И сами не особо тепло в самолет оделись. Куртки да джинсы. Легкие куртки. То есть зимние, но не для тундры.

– Мы всех всем, чем было, закутали, – говорит Илья. – И разговаривали постоянно. Не помню, про что.

– Андрей сказал, что надо разговаривать, – говорит Саша. – Чтобы не уходили на морозе в сон и вообще. Не все до последнего понимали, где они, что произошло. Только в амбулатории доходить стало, в Каратайке.

– Вертолеты взлететь не могут. Выхожу на главу Каратайки, Усачева Якова, – говорит Юрий Бездудный. – Он нормальный парень, тут же собирает всех мужиков, у кого есть снегоходы.

– Пока я шел от аэропорта до совета – кого встретил, всем сказал, что так и так, надо помогать, – вспоминает Яков Усачев. – Никто не возмутился, не спросил, за чей счет топливо, ничего такого не было. Стали сами собираться, соседей собирать, одежду. Покидали мы на волокуши тулупы, шкуры оленьи. В общем, что в коридорах висело да лежало.

Первую группу – четыре снегохода – собрали еще до получения точных координат. В результате, говорит Усачев, «ошиблась километров на пять, в сторону ушли».

– Им сказали, что самолет упал в десяти километрах от Каратайки. Но так это же напрямую! – говорит Юрий Бездудный. - А если на снегоходах, объезжая кусты, овраги и все прочее – то оказалось, что все пятнадцать. Как это при постановке задачи учтешь, если сам не на местности. И леденеет все – не то, что воздушные суда, нос высунуть невозможно. Стекла в снегоходах – леденеют. Очки у мужиков – леденеют. И уже полноценная ночь.

* * *

Вторая группа – одиннадцать снегоходов – приблизилась к самолету на несколько сотен метров.

– Мы с Саней все еще наверху на самолете торчим, – говорит Андрей Хатанзейский. – К нам уже Миша-оленевод забрался, его после контузии [при падении] отпустило немного. Услышали гул двигателей – ни фар не видно, ничего: туман сильный.

– Ну да, как отпустило, внизу помогал [пассажирам] разместиться-утеплиться вокруг самолета, – говорит Михаил Янгасов. – Потом тоже наверх к ребятам полез. Фонариком светил, когда моторы [снегоходов] услышал. Вру, дай скажу вам – когда зарево от фар увидел. Потом сам за снегоходами пошел. Я как услышал, что Сашка – восьмиклассник этот, молодой совсем – хочет за ними идти, подумал: не надо ему.

– Миша пошел снегоходам навстречу, на звук – потому что они туда-сюда, туда-сюда, а в нашу сторону-то и не едут. На двадцать метров Михаил ушел – и нам уже больше не видно было. Туман и темно же было, полярная ночь, – говорит Андрей.

Михаил:

– Завязал шнурки на ботинках, чтобы поплотнее было, чтобы снег не набивался – летел-то, дай скажу вам, в развязанных. В самолете холодно, надел специально зимнюю куртку с зимними штанами. Я не молодой, скоро сорок будет, нараспашку не умею.

Андрей:

– Мы даже услышали, что снегоходы в другую сторону поехали. Боялись, что и они не доедут, и Михаил пропадет. Стали ему кричать «Миша, Миша» – а что он услышит? Люди же и без этого от боли кричат, их замолчать не заставишь. Орать – орем, а толку. Темно.

Михаил:

– Есть там такое место – его речка огибает, там кусты большие, напрямую снегоходы не могут ехать. Они рядышком ездят, ищут, фары мечутся. Я напрямую их вижу, по фарам. А они меня нет – фары-то не на меня. Ору, бегу. Хорошо, что один из них не завернул в сторону, на меня выехал прямо. А то я не догнал бы тогда. Прошел-пробежал немного, дай скажу вам. Два километра, может, три. По сугробам, по снегу.

Андрей:

– Потом потихоньку зарево от фар появилось. Мы с Сашей с самолета фонарями на двух телефонах махали-махали. Только когда фары [снегоходов] на нас направились – фара за фарой, фара за фарой – тогда слезли с самолета, встречать. Ну да, с ногой моей и спустился как-то. И потом бегал, помогал людей на волокуши грузить. Врачи говорят, шок был, поэтому перелом не почувствовал.

* * *

– Дмитрий Выучейский, односельчанин наш, в итоге обнаружил самолет, – говорит Яков Усачев. – Хотя видимости не было совсем. Пока не упрешься – не поймешь, нашел ли. Ночью же, в тумане искали иголку в стоге сена. Дима встал от самолета фарой к нам, чтобы мы свет видели. Увидели. Приехали.

От падения Ан-2 до приезда снегоходов из Каратайки прошло около полутора часов. И еще столько же – путь в поселок. На малой скорости, поскольку за снегоходами – теперь уже спасенные пассажиры.

– Погода уже ужасная была, – говорит Яков Усачев. – Повезло, что быстро собрались и добрались [до Ан-2] тоже вовремя. Раненых – ну то есть, всех – обвязывали, шины наложили кому-то. Одну девушку прямо на носилках на волокушу положили. Благо, волокуша длинная. Всех положили, обложили теплом – одеялами, шкурами. И тихонечко-тихонечко, чтобы не растрясти, хуже не сделать – поехали до поселка. Пятнадцать километров туда – пятнадцать обратно.

В результате все, кто не погибли при столкновении с землей, спаслись. Все десятеро. Согретые, обихоженные в амбулатории Каратайки – пять коек, четыре медработника; но зашить раны тем, кому это было нужно, смогли уже здесь, в поселке. На следующий день – с первым же окном в погоде – все отправились на вертолетах в Нарьян-Мар.

– Если бы еще немного промедлили с нашими поисками, – говорит Усачев, – то врачам из Воркуты смысла бы ехать уже не было. Это была бы чисто поисковая, не спасательная операция. А так трэколы пришли через полсуток после выезда, мы им спасибо сказали, покормили. Хорошо, что подстраховали нас из Коми спасатели, очень хорошо. Но если бы здесь не получилось...

* * *

Тут – то есть здесь, на месте – в тот день было очень много «если». Вот лишь некоторые, вразброс и вразбивку.

Если бы обычные жители – не спасатели и даже не волонтеры – в кратчайший срок не собрали экспедицию и не выехали в ледяной туман.

Если бы Александр не нашел огнетушитель, а Андрей не сумел бы потушить пожар.

Если бы вместо ФАПа с фельдшером и медсестрой в Каратайке в 2013 году не построили полноценную амбулаторию; «майский указ», так точно.

Если бы Саша и Илья не смогли открыть дверь и вынести покалеченных пассажиров на снег. А потом – тормошить, разговаривать с людьми, не давать им уйти в усиливающийся мороз.

Если бы Михаил не ушел в ночь, в тундру, на звук – чтобы найти экспедицию на снегоходах и указать место назначения.

Если бы Саша не нашел связь и не дозвонился до 112, а Андрей не забрался бы – со сломанной ногой – на самолет и не разговаривал со спасателями.

Если бы погода не дала «окна» для вертолетов из Нарьян-Мара, а трэколы из Воркуты с медиками не пришли в Каратайку – при том, что как минимум первого пилота, истекающего кровью, могли потерять, несмотря на усилия поселковых врачей.

И так далее.

– Ни за какие деньги ты из такой ситуации не выберешься. Имеешь деньги, покупаешь вертолеты – а они не взлетают, потому что погоды нет. Вот и сиди при деньгах, вертолетах... И на гробах, не дай бог. А так – мы вместе и своих не бросаем. Это же не только про пандемию и СВО, – говорит Юрий Бездудный. – Все звонили – Уйба, Александр Витальевич Цыбульский из Архангельска, Александр Дмитриевич Беглов из Петербурга: «Что нужно, чем помочь?» Трэколы, врачи, санавиация, нейрохирурги, если они необходимы... Все, что потребуется и только могло потребоваться, нам было предложено. Не имей сто рублей, воистину.

– Упали на краю покрытия мобильной связи. Чуть-чуть – и не дозвонились бы, – констатирует Яков Усачев. – С большой долей вероятности – травмы, обморожение – и пилот, и пассажиры могли бы не выжить, если бы помощь пришла позже. И если бы эти четверо не сделали все – Саша, Илья, Миша, Андрей...

– Если бы ребята-школьники всех не вытащили, не укутали, не подали бы сигнал, было бы плохо. Очень плохо, – говорит Наталья Рочева, Красный Крест.

* * *

Из больниц Нарьян-Мара и Архангельска пока что выписали пятерых. Трое из них – Саша, Илья и Михаил. Состояние первого пилота, «за которым сосед наш [Александр] Цыбульский сразу же прислал санитарный самолет», напоминает Юрий Бездудный – сначала было тяжелым, теперь говорят, что стабильное. Остальные – на излечении. Вспоминать не хотят.

– Классный телефон, правда? – показывает Илья.

Подарков у братьев Хатанзейских много. От навороченных игрушек и фруктов, которые в Каратайке в два раза дороже, чем в Воркуте, до сертификатов на мобильники, тут же отоваренных. Дарители – администрация, авиаотряд, люди. И просто так, и в прямую благодарность: 44 тысячи человек на регион – значит, среди спасенных наверняка есть чьи-то родственники либо знакомые.

– Фрукты и овощи к нам в Каратайку привозят осенью, – говорит Алена Андреевна. – Как привозят, сразу разбирают. Огурцы сейчас по триста с чем-то. Помидоры подороже. Когда хожу в магазин, цены не смотрю. Возьму ребятам две-три штучки. Яблоки, например – по 280 за кило.

– Почему не перебраться в город, в Нарьян-Мар?

– Есть хорошая работа в детском саду. Есть школа. Есть привычка жить там – без суеты городской, как наши старшие жили...

На подоконнике в гостинице Красного Креста, где Хатанзейские который день ждут вылета, – две благодарности: «За мужество, отвагу и решительные действия, проявленные при спасении пассажиров Ан-2». Подпись – Валерий Остапчук, кавалер ордена Мужества с первого награждения.

Фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД

– Ух ты. Не знал про него такое, – говорит Илья. И опять ныряет в телефон, читать. Благо в Нарьян-Маре интернет – есть.

* * *

– А «Иван-царевич» им понравился, – сообщает Алена Андреевна. Уже из Каратайки, куда «когда-нибудь» – то есть несколькими днями позже – семья Хатанзейских все же добралась. – И на месте чествование ребятам устроили. Опять им сказали, что они герои. Всем поселком.

– Они сами-то это поняли наконец?

– Не знаю, – говорит мама. – Нет, наверное.

Теги:  специальный репортаж

   Читать дальше.