Не для того Россию ждали, чтобы сейчас руки опустить, говорят в НИИ риса Херсонской области. После трагедии июня 2023 года, когда Украина совершила теракт на дамбе Новокаховской ГЭС, орошавшие поля Херсонщины каналы пересохли. Культуры, требующие много воды, в первую очередь рис, теперь выращивать невозможно. Но ученые за несколько месяцев перестроились на исследование культур, способных прижиться на местности в новых, пока что практически боевых условиях.

– Антоновский, кстати, – Виталий Алексеенко, директор НИИ риса Херсонской области, пододвигает миску с пловом.

Стало быть, рис в этой миске некогда придуман здесь, в селе Антоновка под Скадовском – где, собственно, институт разместился в 1963 году, шесть десятилетий назад. А вырос этот рис либо на полях-чеках Херсонщины, либо неподалеку отсюда, в Крыму. Какой-то из выведенных селекционерами – специально для этих мест – сортов: «Престиж», «Дебют», «Агат». Или, может быть, среднепоздний рис, который называется «Памяти Гичкина».

С другой стороны, какой именно в миске рис – сейчас уже не так важно.

– Институт есть, – обводит рукой Виталий Сергеевич. – А риса нет. И какое-то время на Херсонщине и в окрестностях рис расти не будет. Только в хранилищах-холодильниках образцы семян и хранятся. А торговый, магазинный рис наших южных сортов – уже из последних. Так что спешите скушать, вкусный же?..

Дамба Новокаховской ГЭС на Днепре была взорвана украинскими террористами 6 июня 2023 года. Десятки погибших, сотни утерянных домов, хозяйств. И сотни тысяч гектаров некогда орошаемых земель – где десятками лет росли, по определению институтских, «наши традиционные водохлебы». В числе культур, что требуют постоянного и обильного полива – огурцы или знаменитая херсонская «пимодора». А из злаков – на первом месте, конечно, рис. Который поить теперь неоткуда: каналы, питавшие Херсонщину, обмелели до дна.

По-хорошему сотрудникам НИИ риса Херсонской области можно было бы уже несколько месяцев не делать приблизительно ничего. Форс-мажор? Еще какой. Вина чья? Уж точно не рисоводов. Кому думать, как быть с институтом, вдруг оказавшимся не при деле? Наверняка учредителю. НИИ риса – государственное научное бюджетное учреждение (ГНБУ), создан около года назад. Значит, государству и думать, что с сельскохозяйственными учеными делать.

– Но мы тут не для того Россию ждали, чтобы сейчас руки опустить. Тем более – сложить руки и на шею стране сесть, – говорит директор Алексеенко. – Несмотря на то, что произошло. Или даже – тем более, невзирая на нашу трагедию.

* * *

– В плане обстрелов Антоновку Всевышний прикрывает, – делится мыслями Алексеенко, несколько раз стуча по столу (при том, что по Скадовску – бьют, и бьют крепко). «Каховская трагедия» – как теперь называют теракт на дамбе и его последствия для левого берега Днепра – тоже обошла самих сотрудников стороной. Но убила их дело – за многие десятилетия.

– Просыпаемся [шестого июня] рано утром. Звонит человек из Херсона: «Плотина ГЭС все, спасайте, что удастся», – вспоминает директор НИИ события лета. – Первая мысль – что делать с рисом. Посидел немного в шоке. День, два, третий идет – я говорю агроному: «Сема, воды не будет». Поехали в хозяйство, которое распределяло воду. Прошу: «Подсчитайте, пожалуйста, какой в канале объем воды» – потому что я-то знаю, сколько пили из канала наши поля. Значит, могу выбрать те из них, на которых смогу довести рис до конца. Сорта, которые надо спасти.

Напоминает сюжет книги «Выбор Софи», по которой есть фильм с Мерил Стрип: вокруг фашисты, у тебя дети, мальчик и девочка. И надо выбирать, кто из них выживет, а кто погибнет в концлагере. И потом всю жизнь с этим выбором жить.

Впрочем, в фашистах нет недостатка и через 80 лет. И кино о том, как селекционеру выбирать между сортами риса – при том, что лето только начинается, а уже понятно, что воды на все не хватит – может выйти не менее драматичным.

– Вот, например, экспериментальные рисовые чеки, каждый по гектару – на каждом из них наш сорт. Я понимал, что в любом случае эти чеки надо сохранить. Говорю коллегам: «Такие-то и такие-то поля надо закрывать. Пусть вода оттуда уходит, не тратится на них. Дискуем здесь все» – это значит, разрезаем землю трактором с круглыми ножами-дисками, перемалывая все в массу. Там-то рис уже поднялся, стоял. Мы понимаем: дискуем сейчас эти сорта – и у нас в холодильниках остаются контрольные пакетики, больше ничего нет.

* * *

Рисовому институту в Антоновке – как уже было сказано, исполнилось ровно 60 лет. Не праздновали – не до того. Тем более собственно рис от НИИ появился много позже. Не потому, что херсонские рисоводы медлили или плохо старались. Скорее, совсем наоборот.

Через полтора десятка лет после появления под Скадовском тогда еще опытной станции рисосеяния селекцию и районирование прошел только один сорт. Ключевое слово – районирование: имевшийся «Краснодарский 424» с кубанских чеков более-менее приспособили под днепровские и крымские поля. За 15 лет. Собственные «агаты», «престижи» и «гичкины» – селекционные достижения следующих десятилетий. Результаты, например, полутысячи скрещиваний за каждый год – с высаживанием, отслеживанием и скрупулезным сравнением с «родителями».

– У одного сорта – короткая и прочная соломина, – показывает 50-летней давности каталог один из сотрудников. До СВО в институте риса работали 70 человек, сейчас – раза в три меньше. Ученый собеседник, как и многие здесь, общаться – готов, светиться – погодит. – У другого – продуктивная метелка. У третьего – просто хорошее зерно…

– А в чем затык?

– В том, что надо все это как можно крепче соединить, – говорит рисовод. – В один сорт. Это и многое другое. На это и тратятся десятки лет.

«Сорта должны быть устойчивыми против полегания, осыпания, болезней, пригодными к механизированной уборке и обладать хорошими кулинарными и технологическими качествами крупы», – указывает селекционное руководство конца 1960-х годов. С тех пор по требованиям ничего не изменилось. Зато можно понять, почему директор Алексеенко летом попытался сделать все, чтобы сберечь хотя бы экспериментальные делянки – продолжение институтских селекций, уходящих в прошлый век:

– Больно, конечно, было все остальное под диск пускать. Я директором в прошлом году стал, рисоводом сколько лет отработал. От проращивания семечек до вырастания – и вот все это приходится убивать. Красиво все было, никакого бурьяна, любо-дорого смотреть было. Ну а потом когда оказалось, что воды не хватает и на оставшиеся поля…

Мы каждый день эти каналы объезжали. Палкой-метром отмечали, как вода из них уходит. Оказалось, что очень быстро. Гораздо быстрее, чем мы рассчитывали. Где-то плиты в каналах подорваны. Где-то они смещены. А через все эти пробоины и щели вода уходит – как тут учесть было, кто мог бы учесть, что не держат каналы воду сами по себе.

Мы решили перекрыть еще одно поле. Оставить только гектарные чеки. Через неделю посмотрели – не будет результата. А мы теряем время. Тепло, можно еще что-то посеять. Прикинули, решили – все под диски, весь рис. Он бы частично устоял. Что-то было бы, где-то хоть какая метелочка маленькая. Но затраты больше, чем мы бы собрали этих семян.

А главное – в том, что мы бы все равно собранные семена на следующий год не использовали. Зачем нам эти сто килограммов, если рис – не коньяк, он долго лежать не может. Когда придет момент, дай бог, все отстроится – и мы достанем [семена] из холодильников, размножим на вегетационных площадках по всем правилам селекционного процесса. А пока – пришли к выводу: прощаемся с рисом на ближайшее время. Надеемся, что не навсегда.

* * *

Стенд Херсонской области на выставке-форуме «Россия» найти легко: зашел в 75-й павильон ВДНХ – под названием собственно «Регионы» – и в левый зал, а там до самого конца. Новые регионы – ЛНР, ДНР, Запорожье, Херсонщина.

Экспозиция лаконичная, все по делу: заповедник Аскания-Нова, модернизация региона под российские стандарты – насколько это возможно под плотным огнем с правого берега Днепра. И отдельным выставочным разделом – сельское хозяйство региона. Где НИИ риса Херсонской области по-прежнему на ведущих позициях: «Интродукция, сортовое изучение, селекция, агротехника и оздоровление сельскохозяйственных культур».

Какие культуры, когда рис уничтожен?

– Ну вот такие. Сейчас увидите, – директор Алексеенко ведет машину мимо полей подсолнечника. – Нет, подсолнух обычный, уборка совсем скоро. А вот здесь мы, пожалуй, выйдем…

Почти в 1,5 тыс. километров от ВДНХ, на задискованных полях Антоновки под конец года – по теплой осени и щадящей зиме – вновь зелено. Это озимая пшеница – во исполнение «не сидеть на шее у страны, сложа руки». На тех самых участках по гектару каждый, которые здесь пытались сохранить из последних сил.

Такие же всходы – несколько десятков сортов – на опытных грядках близ здания самого института.

– Селекция, районирование имеющихся сортов и производство своих собственных, – описывает директор пшеничные перспективы НИИ риса Херсонской области. – Все то же, что делалось с рисом, теперь мы предлагаем делать с зерном.

Переквалифицироваться из рисоводов в специалистов по пшенице – в самом первом приближении – удалось за месяцы. Хоть это, по общему мнению, и «довольно далеко» друг от друга. Впрочем, приучение зерна к здешним полям – не единственная задача, которую ставит перед собой НИИ риса. Например, есть еще один научный вопрос, более общего порядка: грунтовые воды, которые раньше отодвигались вглубь (в нижние горизонты) постоянным орошением из Днепра, могут вернуться ближе к поверхности. И воды эти весьма солоны.

– До каховской трагедии на наших полях был постоянный промывной режим, – напоминает один из антоновских ученых. – Когда его нет, грунтовые воды могут подниматься – и поднимают с собой соли. Два-три года [в нынешнем режиме] – может пойти засоление. И будут солончаки – как и до тех времен, когда здесь был рис. Надо готовиться к таким условиям…

Подготовиться можно, не только попытавшись «научить» пшеницу родиться в сложных – как всегда в новых регионах, следует уточнить, в чем сложность помимо боев – природных условиях. Ячмень, люцерна, жито, сорго – культур, устойчивых к солончакам, немало. Но, задает вопрос Алексеенко, насколько интенсивно поднимаются грунтовые воды? И – после 70 лет «пролива», то есть сплошного орошения – поднимаются ли они вообще настолько, чтобы об этом стоило говорить?

– Ответ мне неизвестен, – сразу предупреждает ученый. – Никому не известен. Хорошо бы его найти.

Вокруг института есть насосные станции – через которые можно наблюдать подземные воды, постоянно и качественно. Препятствия – кроме общей обстановки – очевидны. «Подобные исследования масштабны», «людей нет», «необходима программа» – здесь ученые из Антоновки рассуждают как в любой точке России.

Хотя вопрос-то, на самом деле, не столько научный, сколько практический. Поскольку плотина Новокаховской ГЭС «подпирала» воды из глубины земли – и соль этих вод – не только на опытных гектарах рисоводов в Скадовском районе. Но и на обширных полях в низовьях Днепра.

* * *

– Орошение у нас на Херсонщине – это, простите, наибольшая площадь по областям всей бывшей Советской Украины. Была… В сумме – более 400 тыс. гектаров. Половина на левом берегу, половина на правом, так на так. Нас пока что более всего интересует левый берег, но готовиться лучше на все 400 тысяч, – полагает Владимир Корнбергер, руководитель предприятия «Антоновское опытно-экспериментальное хозяйство» – 2,5 тыс. гектаров сплошной агронауки.

На нынешней Украине Корнбергер характеризуется как «изменник родины и соучастник преступлений российской власти». Хотя его биография на самом деле куда интересней и созидательней. Полвека назад херсонский вузовский преподаватель Корнбергер – сопромат, гидротехника – покинул и вуз, и город. Устроился неподалеку от Антоновки – в Михайловке Скадовского района, в обычный колхоз. Пришел специалистом, дорос до председателя, попутно защитив кандидатскую.

– Зерно-мясо-молочный колхоз, тысяча голов дойное стадо, поголовье крупного рогатого – до пяти тысяч, четыре тысячи свиней, 15 тысяч овец. Тысяча гектаров бахчи. 700 человек, 27 километров из края в край, – явно с приязнью вспоминает Корнбергер. – Моему примеру последовали многие коллеги по вузу – настолько было лучше, мягко говоря, в материальном положении. Зарабатывал я как профессор. А профессоров в советских вузах было немного…

В описываемые времена НИИ риса, опытные поля и рисоводческий техникум – «до 300 учащихся на пике», сообщает Алексеенко – были единым юридическим целым. В 1990-е – разъято на три хозяйствующих субъекта.

– При Украине все раздробилось на отдельные углы. Три юрлица в одном селе вокруг одной темы с гарантией будут друг с другом собачиться, – констатирует директор НИИ риса. – Хозяйство хронически недофинансировало науку, потому что – ну кто его заставит?.. Опять же, во всем виноваты деньги. Или чье-то желание иметь их несметное количество.

Институт и хозяйство в России стараются если не по-новому интегрироваться, то уж точно работать в паре. Дело не в том, что Алексеенко, ставший директором НИИ риса чуть более года назад, много лет работал как раз на антоновских полях экспериментов – от строителя до агронома-исследователя. И даже не в том, что институту нужна техника хозяйства для обработки своих двух сотен гектаров. А Корнбергеру – лаборанты и ученые для собственно опытов на полях.

Хотя недостаток кадров – кто бы спорил: велик в новых регионах. Кто в отъезде (о прежнем директоре НИИ риса говорят «очень проукраинский, уехал в Казахстан»), кто неподалеку, но в «ждунах». Кто – подобно Корнбергеру в свое время – ушел работать в фермерские хозяйства, за последний год пошедшие на Херсонщине в немалый рост.

Таких, кстати, много – не уехавших, полностью принявших Россию, работающих на своей земле и на себя. Похвально и поощряемо. Однако собственно антоновской сельхознауке от того, понятно, не легче.

– Наши «углы» тяготеют друг к другу еще и потому, что дело с Виталием Сергеевичем – нынешнее, экстренное – мы делаем общее, – подчеркивает Корнбергер. – Уже полгода [после теракта] совместно работаем над тем, как перестроить всю систему растениеводства на работу в богарных условиях.

– Что означает…

– Это на фарси. «Бехар» – весна. Означает же – работу на земле без искусственного орошения, – говорит собеседник. – За счет естественной, природной влаги. Осадков, проще говоря.

* * *

В этих местах предел выживаемости для засеянного, по отзывам специалистов – 300-350 мм в год. На 200 тыс. левобережных гектарах примерно столько и выпадает. Но как водится, не тогда, когда нужно, а тогда, когда есть: осень-зима либо летом во время уборки. Это без поправки на прочую, не аграрную обстановку.

– Есть влагосберегающие технологии, – не дает впасть в уныние председатель Корнбергер. – Как можно меньше ковырять почву, чтобы сохранить природную влагу. Вопрос не нов, и даже наоборот. В моем колхозе на 12 тыс. гектаров [обрабатываемой земли] было меньше 2 тыс. гектаров орошения. Как-то маневрировали, вот как сейчас рисоводы с зерновыми. Озимые культуры – пшеница, ячмень – хороши для богарных условий.

– А что еще?

– Рапс, подсолнечник, эспарцет для животноводства – два-три урожая за сезон, – продолжает руководитель опытно-экспериментального хозяйства. – Даже… давайте все вместе обобщим так: в вынужденных условиях можно и нужно работать на земле хорошо. Особенно если своя сельхознаука есть, именно под эти земли заточенная – и готовая ту же пшеницу именно к этой земле приближать.

* * *

– Рису тут положено быть, – уверен директор НИИ риса Алексеенко. – 17 тыс. гектаров здесь, Крым – 30 тыс. гектаров, да и Одессу, дай бог, вернем – 13 тыс. гектаров… 60 тыс. гектаров обслуживал институт. Мы выкрутимся, конечно; Владимир Глебович все культуры и перспективы правильно обозначил. Но конкретно эти земли толком не были пригодны ни к чему, кроме риса. И боюсь все же, что они [из-за подъема соленых грунтовых вод] утратят пригодность, если не возделывать здесь рис.

– В следующем году – и несколько лет потом – по сбросным и оросительным каналам не будет литься ничего, – невозмутимо констатирует Корнбергер, некогда преподаватель гидротехники. – Но обстановка политическая вскоре стабилизируется, восстановить дамбу [Новокаховской ГЭС] – можно. Разрушена часть водосбросной плотины, а земляная перемычка и оставшаяся часть плотины – целы. Бывали условия куда сложнее, но гидростроители с этим справлялись. Взорванный фашистами Днепрогэс, например…

В ожидании политической стабилизации Алексеенко подводит самые первые итоги перехода с селекции риса на селекцию пшеницы:

– Культура, конечно, нам знакома, присутствует у нас в севообороте. Бессменно рис в одном месте можно сажать только два-три года, дальше для земли опасно… Что касается исследовательских целей, то мы смогли за лето собрать несколько районированных сортов пшеницы – краснодарские, ростовские, в Крыму раздобыли. Успели попробовать их на селекционной площадке – сами же зелень видели на тех участках, где рис был.

– А чем расплачивались?

– Где-то бартером на рисовые семена. Что-то – просто купили на свои, – говорит Алексеенко. – Мы действительно хотим полезными быть, работать на земле для России. Не с рисом, так с пшеницей. И как с орошения на богар всем регионом перейти в кратчайший срок – тоже ведь опыт нужный, если вдруг, не дай бог.

* * *

– Новые посевные агрегаты – это очень хорошее подспорье в таком переходе, – говорит Корнбергер. – Сеялка точного высева, например. Дает гарантированные всходы в очень трудных условиях – поскольку позволяет положить семена точно на глубину залегания влаги. Нужно шесть сантиметров – лягут семена на шесть. И тут же будет уплотнена почва, осуществлены прикатка, разровнение, внесены первичные удобрения. Фактически каждое зерно – это, если угодно, горшочек с рассадой в земле.

– Пшеница имеет среднюю устойчивость к засолению, высокоурожайна, хорошо реализуется, –Алексеенко, кажется, утвердился в пути к жизни между рисом – ушедшим и тем, который будет после восстановления плотины Новокаховской ГЭС. – Имеет смысл помочь пшенице поработать на Херсонщине. Уже начали – высеяли в озимые формы и смотрим, как что приживается: урожайность, соломина, вегетационный период.

Дальше будет селекция. Ее результаты – научно обоснованные решения по пшенице – мы предложим тем, кто после теракта на дамбе Новокаховской ГЭС сеять рис больше не может. И всем остальным, кто пожелает – тоже.

– Кроме высокоточной сеялки, в отдельных случаях и в отдельных условиях применяем и прадедовский посев разбросным способом, – продолжает Корнбергер. – И как ни странно, получаем урожайность [зерновых] и там. Можно накрыть высокоточным, можно обычным. Агрономия – творческий процесс...

– Как и война?

– Не зря же работу в сельском хозяйстве называли битвой за урожай, – напоминает Корнбергер. – В том числе – потому что она невозможна с соблюдением обычных регламентов производства: в восемь начали, в пять окончили, час перерыва... По смыслу – тот же фронт, что неподалеку.

* * *

– Огромная база, строилась нашими руками – как ее забросить? – спрашивает Алексеенко. – Мы сохранили коллекции [риса], готовы вернуться к нему в любой момент. А пока пусть будет другой формат – пшеница, что угодно, но пусть приносит пользу людям. База есть, для чего она пригодится – давайте решать вместе. Мы готовы, мы действуем, мы предлагаем. В Херсонской области должно быть учреждение, которое занимается семеноводством. Отечественным семеноводством. Пшеница, подсолнух, кориандр – мы готовы районировать сорта. У нас же, в конце концов, есть программа до 2030 года – полная замена семян на отечественные, чтобы от импорта не быть зависимыми.

– «У нас» – это в институте?

– Нет, – говорит Алексеенко. – У нас в России.

Теги:  специальный репортаж , Херсон

   Читать дальше.