За пару недель до того, как на Арктику упала полярная ночь, нам с друзьями довелось съездить на автомобиле в Мурманск. На Мурманском кинофестивале мы представляли несколько документальных фильмов питерской киностудии «Увидеть море». Я долго ждал этого путешествия – с юности хотелось побывать за полярным кругом с нашей, а не с норвежской стороны, на издревле освоенной русскими Коле.

За пару недель до того, как на Арктику упала полярная ночь, нам с друзьями довелось съездить на автомобиле в Мурманск. На Мурманском кинофестивале мы представляли несколько документальных фильмов питерской киностудии «Увидеть море». Я долго ждал этого путешествия – с юности хотелось побывать за полярным кругом с нашей, а не с норвежской стороны, на издревле освоенной русскими Коле.

Да и Мурманская область оставалась чуть ли не единственным регионом России, куда меня до сих пор ни разу не заносила судьба.

Трасса Санкт-Петербург – Мурманск сама по себе знак и символ. Из Северной столицы еще полторы тысячи километров родной земли бескомпромиссно на Север, до берега последнего океана. В конце концов ты оказываешься в прославленной знаменитым, но насквозь лживым фильмом режиссера Звягинцева «Левиафан» Териберке, на песчаном пляже, где под легким снежком шепчет кажущееся ласковым незамерзающее Баренцево море, и вся земля за твоей спиной – Юг.

Сам Мурманск – удивительный город, и по своему пространству, и по судьбе. Возникший на Кольском полуострове, рядом со старинным русским городком-крепостью Колой буквально накануне революции, Романов-на-Мурмане почти сразу потерял свое династическое имя. Здесь нет губернского уюта 19-го века, зато есть красивейшая, глубокая и незамерзающая губа, огромный порт, атомный ледокол «Ленин» у причала и послевоенное советское смешение сталинского академизма с брежневской массовой застройкой. Город устроен так, что какие бы дома ни были поставлены на сопках, они всё равно будут веселить глаз. Куда ни глянешь – чистая радость, усиленная блуждающим светом, который дарит низкое и скупое полярное солнце накануне долгой зимней ночи.  

А за городом открывается суровая и почти космическая красота. На перевалах причудливые камни, похожие на легендарных воинов-берсерков, выплывают на тебя из молочного тумана, и едва поднимается ветер и начинает сыпать снег, имеет смысл внимательно вчитываться в сводки дорожной службы. Если затянет серьезная метель, то на берегу моря ты можешь оказаться отрезанным от большой земли на неделю, на две, а то и до самого Нового года…

Где бы мы ни оказались – вблизи горнолыжных курортов, в зауюченном городе Полярные зори, построенном для сотрудников Кольской АЭС, в горнорудном Мончегорске и саамском Ловозере, в старых поморских селах на Терском берегу Белого моря и на местах живописнейших и раздирающих душу развалин советских научных центров, военных баз и покинутых аэродромов, – везде не покидало ощущение, что мы попали в важнейший, почти сакральный центр, где сошлись все наши противоречия, где русская жизнь едва не оказалась разорена и только-только пробуждается к надежде.

У Арктики, то есть у нашего родного, интимно близкого Севера – особенная роль в национальной судьбе. Это для западного человека свобода – вещь личная, воплощающаяся в защите индивидуального мирка от начальника и соседа. У русских – по-другому. У нас свобода – распахнутый простор, куда мы выходим с дружиной, артелью, общиной. Она – вольный порыв и общее делание. Север, Поморье – пространство, где этот идеал был воплощен в беспримесной полноте.

«Север – сталь земли русской», – говорил в конце XIX столетия С.Ю. Витте. «Север не может не тронуть сердце каждого русского человека – тем, что он самый русский. Он не только душевно русский – он русский тем, что сыграл выдающуюся роль в русской культуре. Он не только спасал Россию в самые тяжелые времена русской истории – эпоху польско-шведской интервенции, в эпоху первой Отечественной войны и Великой, он спас нам от забвения русские былины, русские старинные обычаи, русскую деревянную архитектуру, русскую музыкальную культуру», – вторил ему академик Д.С. Лихачёв.

Освоение Арктики нашими соотечественниками началось больше пяти веков тому назад. До 1917 года большинство поморских городов, сел и деревень на Кольском полуострове были в пять-десять, а то и в двадцать раз более населенными, чем сейчас, век спустя. А иные из них покинуты или вообще исчезли с карты. С каждым таким оставленным местом нас оставляет и часть национальной памяти.

Советский период жестко переформатировал русское Заполярье. Ширилась добыча полезных ископаемых, строились новые города и предприятия, Мурманск стал одним из крупнейших океанских портов страны. Именно здесь, у врат Гипербореи, в годы Великой Отечественной войны осталась единственная в европейской части морская граница, которую враг так и не сумел прорвать – вопреки тому, что ставил перед собой не только стратегические, военные, но и мистические, духовные задачи.

Нанести сокрушительный удар по русскому Заполярью не удалось ни фашистам, ни другим супостатам, приходившим с оружием в руках на нашу землю. Но распад Советского Союза прошелся по этим местам хуже, чем полчища врага. Одна только Мурманская область опустела больше, чем на треть. От 1 200 000 населения в 1991 году через тридцать лет осталось не больше 670 000. Остановились предприятия, был уничтожен рыболовный промысел, десятки тысяч людей лишились работы и надежды на работу. Только один пример. В той же, входящей на наших глазах в моду Териберке – поселке на берегу незамерзающей губы Баренцева моря, основанном в 16-м веке – в 1940–1960-х годах процветали две молочные фермы, существовало оленье стадо в 2000 голов, а колхозный траулер-рефрижератор «Печорец» ходил на промысел к берегам Африки.

С 1991 года не прошло и 15 лет, как поселок оказался почти разрушен. От двух с половиной тысяч жителей осталось не больше 600, колхоз прекратил свое существование, люди доживали в отчаянии. И лишь туризм «после Левиафана» оживил пейзаж. Глядя на раны, нанесенные Русской Арктике в 90-е и в начале нулевых годов, в первую очередь приходит в голову, что здесь поработал коварный и умный враг. Чего стоит хотя бы практическое прекращение пассажирского пароходства в Баренцевом и Белом морях, совершенно необходимого для края?

Еще тридцать лет тому назад пассажирские линии соединяли Мурманск, Архангельск, Кандалакшу, села Терского берега и даже Нарьян-Мар. Теперь об этом остается только мечтать. В навигацию 2022 года из Мурманска на Терский берег Белого моря ходил единственный теплоход «Клавдия Еланская». Есть опасность, что в 2023 году и он встанет на прикол. Вполне живые села, куда нет автомобильных дорог, останутся отрезанными от «большой земли».

О том же, чтоб соединить морскими линиями Кольский полуостров с Архангелогородчиной, с той же Пинегой и Мезенью, вообще нет и речи. А это единое пространство, его нельзя разрывать. Но самое удивительное, что никакой злонамеренной воли, скорее всего, тут нет. Есть просто законы рынка, тотальная власть которых губительна для всей страны, а для Арктики в особенности. Конечно, с точки зрения бизнеса «короткой руки» морские перевозки невыгодны. С точки зрения бизнеса «короткой руки» вообще невыгодно жить в большей части России.

…Еще Екатерина Великая говорила, что у нас в стране без единой воли, понимания и следования стратегическим задачам – не обойтись. Русская жизнь – это не базар. Русская жизнь – порыв и преодоление, работа и оборона. Она немыслима без ясной силы и целостного видения будущего. Последние годы стала привычной фраза: Россия вернулась в Арктику. Страшно только, что приходится употреблять глагол – «вернулась». Достаточно одного взгляда на карту, чтоб понять: уйти из Арктики мы можем, только окончательно потеряв себя.

Новые программы освоения Арктики оставляют надежду. Главное, чтоб не нашлись очередные умники, которые бы сказали, что на спасение Родины у нас не хватит средств. Должно хватить. Мы обязаны вернуться в Арктику по-настоящему, и мы возвращаемся.

Теги:  Россия и Запад , Арктика

   Читать дальше.