«По сравнению с тем, что мы пережили, здесь – рай», заявляют переселенцы из Мариуполя, которые более полугода живут и работают на Дальнем Востоке. Еще в Таганроге сотрудники Корпорации развития Дальнего Востока и Арктики объяснили переселенцам, почему для дальнейшей жизни в России можно выбрать далекий Хабаровский край. Подъемные, вакансии, помощь с документами и полная программа адаптации. Общее мнение собеседников газеты ВЗГЛЯД: «Нам повезло, бояться ехать через всю страну, если предложат – не стоит».

– Жила в Сартане – это километров 15 от Мариуполя, десять тысяч жителей, – говорит учитель Юлия Хачхарджи. – Многоэтажек там нет, сплошной частный сектор. Поликлиника, музей, два садика и одна школа, в которой работала. У меня здесь, в Хабаровске, математика – пятый и шестой классы. И информатика – в седьмых и восьмых. В принципе то же самое, что и там. Только программа чуть-чуть другая.

– Я родился в Новосибирске, – говорит Иван Мандруев, IT-специалист. – Вырос в Мариуполе. Учился в Харькове в универе радиоэлектроники, интеллектуальные системы принятия решений. Потом четыре года жил в Валенсии – разным занимался, в основном на полях апельсины собирал. В Мариуполь почти два года назад вернулся, когда там дед мой умер, а бабка неходячая одна осталась. Сейчас вот на Дальний Восток приехал. Фирма, где я работаю, строит вторую ветку БАМа, то есть БАМ-2.

– Тоже Мариуполь. Всю жизнь там, получается, – говорит Евгений. – Начинал металлургом, потом на железной дороге работал – 13 лет слесарь ремонта подвижного состава. А потом назад на завод ушел. На «Азовсталь», два года впритык к нынешнему всему. Фамилию только не называйте: на Украине родня осталась, тетки и двоюродных много. Им проблемы ни к чему.

* * *

Иван:

– Честно сказать? Когда майдан только начинался [в 2013 году], первые лозунги такими правильными мне казались. Против олигархии, за власть народу, за честность и справедливость. Чинно-благородно все звучало. Думал: «Ну и дай Бог, страну поднимем». Глаза открылись, когда произошел переворот и к власти пришли фашисты. Когда война в 2014-м началась. Я за ДНР голосовал на референдуме. Обидно было, конечно. Мы видели, как Крым бескровно, за три секунды перешел в Россию. Как мы ждали этих зеленых человечков у нас – не представляете. А тут война началась. В первый раз попытался убежать от нее в 2016-м. Как раз в Испанию. Там уже родственники были, работали. Мной заинтересовался украинский военкомат. А служить в этой армии мне не хотелось ни при каких условиях.

Евгений:

– Я не служил, комиссованный. Особо и не пошел бы воевать: не поддерживал я этот госпереворот в 2013 году. Интересы Донбасса были ущемлены, интересы металлургов, индустриального всего. И это общее настроение было. На «Азовстали», где я два года работал, в конце февраля мастер мне сказал: «Не надо держаться за завод. Жизнь дороже, семьи дороже. Никто от вас сверхъестественного не ждет. Переживать за предприятие, которое чужому дяде принадлежит, – не стоит оно того».

Иван:

– Первая мысль 24 февраля – радость: «Наконец-то! Сообразили! Начали!» Казалось, все скоро будет. Больше всего надоела украинская пропаганда, к тому времени – какой-то стопроцентный наркоманский бред. В России тоже есть пропаганда. Но она, насколько я вижу все это время, соткана из правды. Может быть, правда повернута нужной стороной. Может быть, она не вся и не везде, даже скорее всего. Но это правда. А не наркоманский бред.

Юлия:

– Когда все началось [24 февраля], мы решили из поселка, Сартаны нашей, уехать – я, муж, трое детей наших. Куда угодно. Хоть в Западную Украину, хоть в Россию – лишь бы подальше от всего. Туда, где тихо. Куда получится. Приехали в Мариуполь, тут сразу раз – город закрыли, выехать невозможно. Так и остались в городе. Сначала на съемных квартирах, потом к нам мои родители приехали – Сартана попала под обстрел, они решили эвакуироваться. Поселились в Мариуполе в общежитии всемером. На улице Строителей, неподалеку от третьей больницы, которую всю разнесло. Наше здание, слава Богу, масштабных разрушений не претерпело, но мы сами страху хлебнули. Обстрелы постоянные, условия ужасные, людей много – почти 300 человек.

* * *

Иван:

– В первые дни СВО магазины в Мариуполе работали. Очереди километровые, последнюю колбасу с полок сметали. Взрывы были уже, конечно – но мы ко взрывам привычные: сколько лет их слышно было от границы с ДНР. Потом магазины вскрылись – то ли взрывами, то ли из-за мародеров. Некоторое время все туда ходили как к себе домой – ну или как на распродажи. К марту закончилось вообще все и везде. Мы с бабушкой с одной стороны от школы [№55] жили, а друзья мои с детства – в доме с другой стороны. Друг к другу в подвалы бегали, делились, кто чем разжился.

Евгений:

– В конце февраля было очень страшно – воздушную тревогу, когда еще была связь, объявляли, мы по 20 раз на дню бегали в подвал. Потом устали, надоело, начали на месте пережидать. А когда в дом стало прилетать – то мина, то еще что-нибудь – то тут, понятно, всем домом в подвал переехали. Недели на две. Есть было что – благодаря бабушкам-дедушкам нашим. Снесли все закатки, все консервы в одно место – даже просрочку – и ели. Потом уже, когда Мариуполь освободили и [союзные] войска вскрыли базы продуктовые, нам достался ящик яблок, мешок капусты, огурцы, квашеные помидоры. Витамины какие-то у ребенка были, железо. Уже ничего.

Иван:

– Мясо однажды на рынке нашли. Первая волна мародеров прошла, все забрала – кроме тех кусков, что на дне холодильников лежали: видимо, примерзли очень, отдирать не стали. Мы с друзьями второй волной прошли, отодрали. Я не мародер, я выживальщик. За всю войну ни одного замка не вскрыл. А если магазин или ларек открыты уже, людей нет – вот там лазил.

Юлия:

– Воду нам в общежитие привозили поначалу. И даже гуманитарную помощь, в первую-то неделю. Что привезли с собой, на том месяц и жили. На продуктах, на лекарствах. Консервы, тушенки, крупы, макароны, картошка, лук.

Евгений:

– С супругой мы жили на драмтеатре. Квартира там в центре Мариуполя у ее родителей. Когда взрыв был в драмтеатре, мы как раз в квартире сидели. Жутко было. Слава Богу, перед тем, как взорвалось, оттуда, из театра, почти все успели уехать. Несколько человек погибли, мы точно знаем. В нашем доме была фирма по остеклению окон, у владельца родственники в драмтеатре были: племянница жива, мама жива – а вот на брата стена упала. Мы потом крышей драмтеатра грелись с супругой и ее родителями. На топливо, на дрова. Негде было взять больше. Хорошо, с этим повезло. Ну как повезло. Ну, вы поняли.

* * *

Юлия:

– Мы во дворе общежития еду себе варили – в больших таких кастрюлях по 40 литров. Варили, пока в один прекрасный день во двор не прилетело. Хорошо так прилетело: вместо двора – воронка... Слава Богу, за пару минут до этого поуходили мы [обратно в общежитие] с этими кастрюлями. Ни люди не пропали, ни еда. Потом готовили на ступеньках, не выходя из подвала. Костер – из всего, что можно и нельзя. Ветки, щепки, двери поломанные – все в ход. Далеко от общежития старались не уходить. Единственное – бывший рынок неподалеку. Туда мужчины, кто посмелее, ходили, ящики на дрова собирали.

Иван:

– Во второй половине марта началось еще жестче. Даже за километр от дома – вообще [выходить] страшно. По соседним домам ходили – если осталось что: к тому времени половина погорела, а к апрелю уже и весь наш район. По завалам лазили, трупы отодвигали, искали, чего поесть. В открытых, раздолбанных квартирах что-то было. Каши, например. Вода: у кого-то в чайнике, у кого-то в кастрюле. А если у кого-то ванна налита – вообще джек-пот. Святой воды за иконками много, прости Господи. Чистая, хорошая вода.

Евгений:

– Воду мы поначалу брали дождевую, собирали для питья. Потом недели две в подвале безвылазно сидели. Там уж что вокруг было – в трубах или так. А потом, когда уже выходить стали – около драмтеатра есть пожарный резервуар, по всему городу их много. Брали оттуда – кипятили, пили.

Иван:

– У нас костер во дворе был. И я дома буржуйку сделал, собрал. Гуманитарки за всю войну ни разу не видел. Мэр Мариуполя – тот, украинский – обещал социальный хлеб в магазинах, что-то еще. У нас на левом берегу ни хлеба, ничего. Доходило до того, что люди из луж воду черпали. Мы снег топили, пока он был. И от СССР колодцы остались – в четвертой больнице и в детских садиках: чаны здоровые, метра по четыре глубиной. Что от Союза осталось, то нас спасало конкретно.

Юлия:

– Мы снег не топили, тут нам повезло. У нас в общежитии были две здоровые синие бочки. В первые дни, когда питьевую воду еще привозили, мы набрали полные бочки и потом старались экономить. Не знали, привезут ли завтра. А бытовую воду – руки мыть и все такое – сливали с отопления.

Иван:

– Вот дров у нас было полно. В магазине стройтоваров, где я все для буржуйки брал, склад здоровый был с паллетами. Весь район их таскал к себе, кто смелый и выходил со двора – до конца боев не перетаскали. У меня-то буржуйка прямо в квартире. И согреться, и поесть. А друзья вот – сначала за дом ходили жечь костры, в лесополосу около школьного стадиона. Потом перенесли свои костры ближе к подъезду – потому что далеко было отходить уже страшно. Потом – уже в сам подъезд. Окна между первым и вторым этажом уже повыбивало, тяга была хорошая.

Евгений:

– Мы пытались жечь на ступеньках в подъезде, но не смогли: в подвал тянуло жутко, а в подвале люди, мы все. Жгли во дворе, как все. Либо крышу драмтеатра жгли, либо щепки по окрестностям набирали: после прилетов их много. Те деревья, что у нас во дворе, сами не трогали и никому не давали. Все кончится, а деревья потом пусть дальше растут.

* * *

Юлия:

– Математику я до всего преподавала на украинском. Ну, два плюс два везде четыре. Терминология отличается, конечно: числитель и знаменатель – «чысэльнык та знамэннык» и еще многое. В последние пару лет – обязательно только на мове в классе разговаривать. Вплоть до штрафов. У нас, правда, поселок на русском говорил всегда. Можно было задать вопрос на украинском, а дети чтобы отвечали на русском. Все люди, все все понимают – не доносили, не штрафовали. Часто такое бывало у коллег на Украине, я знаю, но у нас – нет.

Евгений:

– В наш завод «азовцы» (запрещенная в России террористическая организация. – Прим. ВЗГЛЯД) вошли как-то скопом и быстро, в конце февраля. В заводских группах показали видео, как танки на «Азовсталь» колоннами заезжали. Технологические переходы там – мама не горюй. Там годами можно ползать, если что. Долго и нудно могли там обороняться.

Иван:

– Девятого апреля к нам в подъезд заселилось отделение украинцев – пятеро «азовцев», еще шестеро ВСУшники. Которые из ВСУ – молодые, зашуганные. «Азовцы» повзрослее. Один вообще дед с седой бородой. Эти быки просто, быдло. Дерзкие, борзые. Явно там наблюдали, чтобы эти ВСУшники исполняли свой долг пушечного мяса. Глаза блестят, на события реагируют неадекватно. Меня и другого парня с нашего подъезда чуть не расстреляли из-за того, что мы за дровами ходили. Им показалось, что мы наводчики, потому что мы вышли, а потом в подъезд прилетело. Полчаса под дулом автомата стоял, отнекивался, шо «ненене, ребята, я мирный, ничего не видел». Не расстреляли, слава Богу. Потом понял: они боялись, что на штурм дома пойдет пехота – тогда нас можно будет использовать как живой щит.

Евгений:

– Кто на Украину уехал, тем хозяева [«Азовстали»] до июня платили включительно. Даже тем, кто не работал больше. А тем, кто остался в Мариуполе, только март за февраль. Они уехали, а мы по деньгам – предатели Родины, получается. Удивило это очень. Украинский закон такой есть, новый – работодатель может в одностороннем порядке расторгнуть трудовой договор. 24 февраля началось, а в середине марта закон в силу вошел. Быстро так, шустро. Я связывался с начальством заводским: «Как так, я же не уволен, мое рабочее место – «Азовсталь», я же не могу туда прийти и приступить». Никого не волнует. Либо переезжайте на Украину и вступайте в ряды ВСУ – либо ничего не будем платить. Одни по их раскладам людьми высшего сорта оказались, а другие – и нелюдями вовсе. Вот мы для них – нелюди.

Иван:

– Мы стали для «азовцев» живым щитом, а дом наш – линией фронта. 9 апреля мы вышли из горящих руин. Народу никого не убило, к счастью. «Азовцев» тоже никого, к сожалению. Они смылись, а мы вышли и всю ночь куковали во дворе, смотрели, как наш дом горит. 10 апреля утром двинули в сторону ДНР. Куда? А кто знает. По слухам, вот там стоят дэнэры– ну и давайте пойдем туда, наудачу. В доме четыре человека неходячих – на 20–30 человек. На рассвете повязали белые повязки из тряпок и двинулись. Попались дэнэрычерез пару улиц. Мы объяснили, кто, откуда и зачем. Они нам ручкой помахали и сказали: «Правильно идете, вам туда, там вывозят». Ну и пошли, кто с чем. Я с рюкзаком – документы, одежда какая-то, что была, – с бабулей в коляске и с котом нашим. Мишкой звать.

* * *

Юлия:

– Ни воды, ни света, ни газа в общежитии не стало в самом начале марта – сразу и насовсем. Условия – даже в лесу лучше, потому что в лесу тише. Мороз –15, спали в одежде друг против друга. Бежать? Непонятно. Страшно. Дети, родители. Выйти из Мариуполя все же решили.

Иван:

– Первый километр пройти-проехать было нельзя, особенно с колясками. Разгребали завалы, в сторону мины относили потихоньку. Кто-то рядом встанет, остальным говорит: «Не наступите». Первый блокпост был на выезде из Мариуполя.

Юлия:

– Шли по-над [Азовским] морем, пешком. Около 60 человек, включая нас семерых: мы с мужем, детей трое, родители мои. На блокпосту досматривали мужчин: татуировки, «что в телефоне?», принадлежность к ВСУ и прочему. На следующем блокпосту уже были волонтеры, нас покормили. Для детей знаете, какая радость была? Хлеб. Они его месяц с лишним не видели.

Иван:

– Под Донецком две ночи в школьном зале на матах ночевали. Мне одно надо было: бабушку спасите и кота, со мной сколько угодно разбирайтесь. Слава Богу, документы успел спасти. «Где военный билет?» – солдат меня спрашивает. Нету, говорю, не служил. И не работал. Я как с Испании в Мариуполь приехал, купил видеокарты, майнил [криптовалюту], на жизнь хватало... «А где телефон?», спрашивает. Тоже правду говорю: «Сгорел». Он мне: «Странно». Открыл паспорт, видит: место рождения – Новосибирск. «Нормально», говорит, «наш человек».

Евгений:

– Мы поздно уехали, в середине апреля. Выбора не было, супруга беременна была вторым и третьим – двойня, да. На пятом месяце уже дело было. Я как глава семьи сказал: «Тут делать нечего». Зашли в центр помощи, который «Единая Россия» в Мариуполе обустроила, посмотреть, узнать. Остановили врача, что мимо проходил. Тут метрах в 50 прилетает снаряд – как раз в том направлении, куда он шел. Дернули мы доктора от смерти, получается. Он говорит «Если есть куда ехать – езжайте. Некуда – наверное, лучше сидеть тут». «Да мы в положении», – говорим. Доктор такой: «Ну тогда точно ехать надо». Подсказал, куда обратиться, чтобы в списки внесли на автобусы.

Юлия:

– Разместились в Ялте. Не крымская, мариупольская [поселок Ялта Мангушского района]. Приходили в чувство долго, все же пришли. Стали выяснять, можно ли выехать... куда-то. На тот момент не знали даже, куда. Сами не понимали, что можно хотеть. Знали только одно: в Россию. Душа лежала. На Украину – нет, незачем. Не видим мы себя там.

Евгений:

– Едем, короче, к границе ДНР и России. Среди нас затесался украинский военный с раненой ногой. Нас всех, мужчин, снимают с автобуса – ждать, пока его допросят. Три часа ждем, пока этот нехороший человек все расскажет. Попутно всех мужчин пробивают по базе. Всех пробили, отпустили – а я не пробиваюсь никак, база не пропускает. Стали подозревать меня, не из ВСУ ли. А из документов единственный, который мы при сборах не нашли, это военник, где единственная отметка – про негодность к службе. Ну и вот. Пробили, в конце концов, по тем документам, что есть: родился, учился, женился. «Может, – спрашивают, – из родственников кто у вас служит?» Отвечаю, что родственники в Киеве есть, но я про них ничего не знаю и за них не отвечаю. Три тетки и ихние дети. Стараюсь не общаться: у всех друг на друга осадок. С кумом поругались вдрызг, он во Львове. Все боятся, не знают, что будет дальше – зачем людей лишний раз дергать. Я вот не дергаю. И им беды не желаю, потому и прошу, чтобы без фамилии.

* * *

Юлия:

– Разместили нас в Таганроге, там ПВР – большой такой спортивный зал. Предложили дальневосточную программу, Хабаровск. Согласились минимум по двум причинам. Старшая дочка училась в Бердянске, первый курс педагогического. Я его тоже окончила, пошла по маминым стопам. Три поколения учителей. Ребенку нужно получить нормальное образование, а в Хабаровске отличный пединститут – раз. Я могу и сама по профессии нормально устроиться – два.

Иван:

– Из Донецка нас тоже в Таганрог повезли. Бабушка очень послушно все переносила. Не скандалила, не выла. Разве что постоянно говорила: «Бросай меня, уезжай». В Таганроге все сразу появилось: и еда, и одежда, и коту переноску-шлейку-корм. Бесплатно абсолютно. В спортшколе на раскладушках – поток, поток шел. Надо определяться, куда дальше. Попался Дальний Восток. Перспектива: подъемные, сертификаты на жилье, работа.

Евгений:

– Там не только раскладушки, но и душевые же. Помылись наконец впервые за два месяца, ребенка отмыли – три с половиной ему было, сыпь уже по всему телу пошла...

Юлия:

– Родители в Сартане решили остаться, дома. Говорят, чего ехать, когда все кончилось уже. Мы впятером поехали. Подъемные – на всех – больше миллиона.

Евгений:

– Сманили нас к себе дальневосточники, слава Богу. А тогда мы думали, где же нас обманывают. У меня диплом сварщика, диплом слесаря и высшее железнодорожное образование. Раскладывают: «Вот, смотрите, какие вакансии есть». От 50 тысяч и выше – вполне нормальные деньги, если без жилья. Живем в гостинице, она как пункт временного размещения работает. До конца года и потом будут продлевать, говорят. А там и жилищные сертификаты получим, обещали. Пока все обещанное выполняют.

* * *

Юлия:

– Ехали до Хабаровска восемь суток. Я практически сразу оформилась на работу, поскольку мне предложили ее еще в Таганроге. Поняла еще там, что в Хабаровске есть нехватка учителей: «Устроитесь быстро, только приезжайте». Приехали в начале мая, устроилась в конце месяца. Летом работала на экзаменах и две смены в школьном лагере.

Евгений:

– Приехали в Хабаровск в конце апреля. Нас торжественно встречали на вокзале. Летом жарко, как в Мариуполе. Это понравилось: супруга тепло любит. Не понравились мошки и комары, грызутся круглосуточно почему-то. В ПВРе сидим, нас кормят, подработки были – временное убежище, при котором можно трудовую деятельность начинать, сделали. СНИЛС в Ростове делали, тут ИНН. Супруга двойню спокойно родила в конце августа, слава богу.

Юлия:

– Дети – те и эти – разные, как небо и земля. Я же в сельской школе работала, там свой менталитет. Все всех знают. Дети наши, которые поселковые, более разбалованы. Кто побогаче, те мажорами себя чувствуют. Здесь же у детей больше уважения к взрослым, тем же учителям. Это видно сразу. И дети здесь добрее в целом. Не знаю, как по всей России, но в Хабаровске вижу именно это.

Иван:

– Мы вообще в шоке от хабаровских волонтеров. В приятном шоке. Чуть что – «что надо привезти, заказывайте». Хоть что, вплоть до памперсов для бабули. Волонтеры молодцы, все быстро привозили. Без денег, конечно. Бабушка в комнате спит, все хорошо, тьфу-тьфу-тьфу. А кота Мишку сами видите, ластится. Наш пацан, стреляный.

Юлия:

– С вещами тоже помогли хорошо. Выехали-то ни с чем, осень-зиму вообще не брали. Когда новые, когда нет – но все в хорошем качестве. Волонтеры привозили, и в шоу-рум нас возили, выбирали. Все бесплатно. Зимнюю одежду купили уже сами: я работаю, времени ездить за бесплатными вещами нет. Это же в определенные часы, отпрашиваться с работы надо. Кто не работает, тот может. Я не могу и не хочу, у меня работа, поэтому купили сами. Зарплата есть.

Евгений:

– С работой нервно было. Два месяца ждал одобрения: пробивали по всем базам – допуск к железной дороге ведь. Слава Богу, устроился, и мы немножечко расслабились. Уверенности больше появилось. Мне посоветовали не идти в путейцы, а учиться на машиниста. 13 лет стажа, высшее образование в области ж/д – почему не поучиться? С условием: до момента окончания учебы я должен получить российское гражданство. Но это мы еще в сентябре выполнили.

Иван:

– За первую неделю в Хабаровске у меня было три собеседования – и три положительных результата. На фирме, что БАМ-2 строит, я диспетчер-логист, но по факту айтишные проблемы там тоже решаю. Исполняю обязанности сисадмина – у кого что подвисло, и считаю, сколько наши машины топлива потратили. Я так понимаю, что в Хабаровске и в России не пропаду. В Испании за четыре с лишним года работу не нашел. Зачем брать русского Ваню, который язык знает на уровне твоя-моя-понимай, когда можно взять своего Мигеля, может быть, и не очень-то хорошего айтишника, но свой и «абла эспаньол муи бьен». Здесь мы свои, мы это чувствуем.

Юлия:

– Дочка здесь в педагогическом, окончила первый курс. Некоторые предметы, которых там не было, нужно досдавать – до конца года, спокойно и не торопясь. Приняли хорошо, ребенок доволен – значит, и мама тоже. Младшие в моей же школе учатся, третий и восьмой классы. Информатику у средней веду.

Евгений:

– Учиться заканчиваю в середине декабря. У меня договор, что в течение месяца устроюсь помощником машиниста и проработаю как минимум три года. Здоровая уверенность в источнике дохода. У этого работодателя высокий для Хабаровска заработок – от 55 тысяч и выше. Плюс классность, разряды – но это все уже будет зависеть от меня.

Юлия:

– Как минимум мы три года по программе здесь. Это раз. Пока ребенок учится в вузе, я не вижу смысла двигаться. Это два. Если ехать потом, то только возвращаться в Сартану к родителям. Захочу или нет – не знаю. Нам в Хабаровске нравится, город очень хороший. Прижились, честно.

* * *

– Все, что обещали [по программе] – все выполняют, – говорит Иван Мандруев. – Сертификаты [на покупку жилья] будут позже – так они и не говорили, что сразу. Может, не везде все гладко – особенно по срокам: что-то медленно идет, государственная машина же, большая. Но сравнивая с Мариуполем – это рай. Я не понимаю наших, которые приезжают и жалуются; такие есть, как везде. Но я их не понимаю.

– Бояться ехать через всю страну не надо, работы в России много, – говорит Евгений. – Некоторые наши пооткрывали сразу частные предприятия – маникюр, парикмахерские. Кому-то приходится переобучаться, как мне. Но надежды у нас вполне ясные и оправданные. Мы молоды, мне 36, супруге 37, основания на будущее есть.

– Я не жалею о том, что сюда приехала, – говорит Юлия Хачхарджи. – Конечно, страшно начинать с нуля. Ближе к лету, когда оформим жилищные сертификаты, планируем покупать жилье здесь. Но уже есть уверенность, что все получится. Пусть люди – эвакуированные, беженцы, любые, кто оттуда в Россию едут – пробуют, особенно те, кто с детьми. Садик, школа, институт – проблем нет, все бесплатно. Никто не смотрит на вас косо-криво, агрессии мы не встретили – «из-за вас такое происходит, нас из-за вас мобилизуют». Если бы оно было, то было бы заметно. За пять месяцев не встретила такого нигде. Ну как просто приезжие из другого города – только тебе еще и все обустроиться помогают...

– Единственное, – добавляет Юлия, – после тех восьми суток в поезд я теперь долго не сяду.

Теги:  специальный репортаж

   Читать дальше.